Кокаин - Страница 38

– Ошибаетесь! – запротестовал Тито. – Мужчина никогда не бросает женщину, а ставит себя в такое положение, что его покндают. Если же бывают такие исключительные случаи, что мужчина хочет бросить женщину, то для этого имеется верное средство: сказать ей в упор, угрожающим тоном: «мне все известно!»

– Что – все? – удивился раввин.

– Поверьте мне, что самая невинная женщина имеет в своем прошлом, настоящем или будущем что либо такое, что может быть этим «все», на которое вы намекаете.

Когда они приближались уже к земле, Тито пожалел обо всех своих мимолетных знакомствах и о приятно проведенном времени в обществе женщин разных рас, возрастов, культуры и воспитания.

Но как только он попал в поезд, который увозил его в Турин, от всей морской поездки осталось воспоминание в виде несколькнх папирос,

147

предложенных ему каким-то щедрым пассажиром, да солено-морской запах на коже.

Мысли его снова понеслись к Кокаине, оставленной по другую сторону океана: Кокаина, Мод, женщина, от которой убегаешь и снова возвращаешься; женщина-отрава, которую ненавидишь и любишь, потому, что она одновременно и погибель, и возрождение, страдание и опьянение, упоительная смерть и полная страданий жизнь.

В Турине он встретил нескольких старых знакомых, несколько женщин, которые когда-то были к нему близки, а быть может и дороги. Но теперь в каждой из них Тито искал того, что так привлекало его в Мод, и не находил. Ревность его стала теперь еще ужаснее, чем раньше, когда он видел и знал всех ее поклонников.

Бродя без всякой цели по Турину, как он когда-то ходил по самым отдаленным окрестностям Парижа, Тито зашел в монастырь, в котором нашел приют его приятель и бывший лакей.

В монастырском саду бедный монах бросал хлебные крошки таким же бедным воробьям, кружившимся стаями над его головой.

Приетель-монах пошел ему навстречу с простертыми руками и тепло приветствовал брата во Христе. Потом на раccпросы Тито сказал:

– Да, я доволен.

Потом посоветовал и ему вступить в монастырь.

– Но ведь это не легко…

– Даже и очень! Ты масон?

– Нет.

Это все равно, что вступить в масонскую ложу. Тогда в стадо Христово вернется заблудшая овца.

– Знаю, – ответил Тито. – Иначе, если она не найдется, то одной будет меньше для того, чтобы доить их и стричь.

148

Они побывалн в келье монаха-приятеля, зашли в библиотеку и в лабораторию, где старый монах трудился над изучением насекомых и бабочек. Под конец зашли в церковь.

– Мне очень жаль, – сказал приятель-монах – что я не могу предложить тебе вермуту, как бывало в Париже, когда я служил лакеем. Но, если хочешь, отслужу тебе службу…

– Хорошо, – согласился Тито. – Отслужи.

– Хочешь простую или с пением?

– А которая короче?

– Это одно и то же.

– А петь будешь ты…

– Конично.

– Ну, тогда пой.

И он выслушал службу.

– Хочешь подойти под благословение?

– Нет, спасибо. Мне и так хорошо.

Потом они долго гуляли под сводами колонн и зашли в столовую.

– А как здесь едят?

– За table d’hote’ом. По карте едят только больные.

Монах обяснял Тито, что необходимо любить Христа, потому что Он пожертвовал собой ради спасения человечества. На это Тито ответил, что тогда крысы и кролики, которых уничтожают тысячами в разных лабораториях ради пользы людей, превзошли подвиг Христа.

Возмущенный монах, умолял Тито не поносить веры христианской и обяснил ему, что крыса никого не спасает, тогда как Христос искупил всех людей.

– Тогда пожарный, который умирает при спасении одного человека, более достоин восхищение так как смерть за одного человека более достойна похвал, чем при спасении миллионов людей.

Но монах не дал себя убедить этими доводами

149

(или он и раньше не был убежден) и не нашел ничего лучшего, как начал настаивать на том, чтобы и Тито принял обряд посвящения. Он говорил так убедительно, что Тито на прощание не решился сказать ему, что он сумасшедший, а обещал спросить свою совесть.

Он сказал это таким тоном, как говорят дамы, уходя из магазина, ничего не купив.

– Зайду вместе с моим мужем.

Два или три вечера Тито ходил в то кафе, в котором проводил большую часть свободного времени в бытность студентом. Здесь он встретился снова с поэтом, который по каким-то высшим соображениям вечно пил черный кофе, и со старым художником, специализировавшимся на пейзажах с Марса и фантастических цветках с Сатурна, так как не мог рисовать то, что видел в нашей природе. Все артисты таковы. Люди очень щедры на удостоверения. Когда кому-нибудь удастся вылепить из земли нос, этого уже достаточно, чтобы дать ему звание артиста; другой является обладателем четырех книг и микроскопа, и за это слывет ученым. К счастью, так же легко, как создается слава, она и разрушается.

Ему сказали, что в Турине же находится и коллега его по журнальной работе в Париже, Пьетро Ночера. И действительно, через несколько дней Тито встретил его.

– Да, я знал – сказал ему Ночера, – что ты свиснул полмиллиончика. Но, признаться, я этому нисколько не удивился. Что тут удивительного, что человек ворует? Я удивляюсь тогда, когда он не ворует. Потому, что в каждом человеке сидит,

150

быть может, в недоразвитом состоянии вор, и вот, в силу этого я не делаю различие между тем, кто украл, и тем, который еще уворует.

– Это случайно, – извинялся Тито. – В прошлом я всегда был честным человеком.

– Знаю. Мой приетель Марко Рамперти говорит, что честность это долгосрочная хитрость. А что ты теперь делаешь?

– Живу в меблированной комнате; имею еще несколько грошей в запасе. Когда лишусь и этого, кончу жизнь самоубийством или пойду в монахи.