Всю ночь Тито предавался подобным размышлениям и не мог сомкнуть глаз. Наконец город постепенно начал оживать. Тито встал и оделся. Позвал услужающого и приказал уложить сундуки. Затем заказал место на первом, отходящем в Европу пароходе.
– На сегодня будет очень трудно, – осмелился, было, швейцар. – Все же я позвоню в Буэнос-Айрес.
– Если все каюты распроданы, – заметил Тито, – швейцар большой гостиницы всегда умудрится найти еще одну, и притом самую лучшую.
Несколько часов спустя, когда Кокаина вошла без стука в комнату Тито, она застала тут даму англо-саксонского типа, которая намыливала свое тучное тело.
Мод извинилась перед удивленной дамой и позвала лакея.
– Il caballero оставил гостиницу полчаса тому назад.
Мод промолчала.
– Но так как, – добавил услужливо лакей,- пароход уходит только под вечер, то, если вам будет угодно, я могу на автомобиле через восемь часов доставить его сюда.
– Подайте мне, – ответила Мод, – тартинки с маслом.
Лакей собирался уйти, Мод удержала его:
– И меду.
Море было спокойно.
На палубе Тито сейчас же познакомился с известным венгерским ученым и полиглотом, который во время разговора плевался так, как это обычно делают портьерши да взбудораженные гусеницы. Этот ученый занимался иccледованием веса органов женщин разных стран и народов.
Немка: сердце – один килограмм; мозг – 825 граммов; рост – 1,70…
Австриячка: сердце – 950; мозг – 850; волосы – 65 сантиметров.
Южная американка: селезенка…
Затем он познакомился с одной испанкой из Гренады, которая по ошибке зашла в его каюту.
Ошибка эта стоила Тито двести пезет.
– Хорошая печень у этих испанок! – сказал Тито ученому венгерцу.
– Почти два кило, – ответил ученый.
Уэтого ученого, как у сказочного короля, было две дочери, которые были очень похожи одна на другую: сразу было видно, что это дочери одной матери. Одна довольно полная, цветущаа, круглая; другая – поменьше и тоньше; в общем они походили одна на другую, как апельсин на мандарин.
Тито вел обыкновенную жизнь пассажиров океанского парохода: высчитывал местонахождения судна, расспрашивал команду о широте и долготе, наблюдал за тучами на небе, сверял свои часы с пароходными, приставал с пустыми вопросами к радиотелеграфасту, вдыхал морской воздух и пил коктейль. Когда пароход проходвл мимо Бразилии, он искал бабочек, которых видел у прекрасной армянки; под экватором принимал участие в празднестве, а у берегов Сенегалииа сошел насушу, чтобы посмотреть ва потомков негров под открытым небом.
У одного чилийского торговца обезьянами, попугаями в щеглами Тито купвл в первый же день обезьяву, которую затем возвратил ему, а торговец принял ее с благодарностью. Говорят, что есть обезьяны, которые таким образом совершали по нескольку раз переходы из Америки в Европу, потому что почти все путешественники возвращают их к концу морского пути.
Тито представляли одной даме, с которой он вел, как в подобает для первого знакомства, серьезные разговоры.
– Как это могло случиться, сударыня, – спросил он ее, – что у вас есть уже такой большой сын?
– О, я вышла замуж, когда была еще ребенком.
Барышня, голландка, с которой познакомился затем Тито, тоже по ошибке зашла вего каюту и облегчила ему переход через экватор.
Дама, ямеюшая взрослого сына, тоже пополнила
список его временных спутниц жизни на океанском пароходе.
Несмотря на то, что Тито чувствовал некоторое угрызение совести, что покинул Мод, все же ел он с большим аппетитом. Есть люди, которые, страдая нравственно, лишаются аппетита: нравственные страдания оражаются у них на желудке; Тито же, наоборот, когда страдал от любви, ел за двоих.
В минуты раздумья Тито вспоминал свои печальные одинокие прогулки по Парижу и представлял себе Мод, которая все еще занимала его сердце.
Однажды вечером он сидел в курительной комнате против дамы, ноги которой, облеченные в тонкие светло-серые чулки, сверкали точно только что вытащенные из воды рыбки.
– Что вы делаете? – спросила его дама.
– Молюсь, – ответил Тито.
– Мне кажется, что смотрите на мои ноги! – запротестовала дама, делая ему l’oeil en coulisses.
– Мы, атеисты, так именно молимся.
В этот вечер Тито пошел молиться в каюту дамы с чулками гри-перль.
Море продолжало быть спокойным.
– Вы, кажется, ухаживаете за всеми дамами, – сказал ему сосед по табль-д'оту, раввин из Варшавы, который возвращался из Америки с собранными деньгами на дело сионизма.
– Да, – ответил Тито. – Дуэль воспрещается офицерам, но еще хуже, если они от нее уклоняются. Так же обстоит дело в смысле ухаживания: если выскажешь женщине свое восхищение ею – обидишь ее, но еще больше обидишь, если не выска жешь этого.
– Я думаю, вы прекрасно должны знать женщин, – продолжал раввин.
– Знать многих женщин, – возразил Тито, – еще не значит знать их психологию. Это все равно, что думать, что сторож музея может критиковать
искусство. Впрочем, что нужно для того, чтобы покорить женщину? Ничего. Довольно позволить себя покорить. Мужчина никогда не выбирает. Он только думает, что выбирает, на самом же деле его выбирают. Хотите пример? Посмотрите на животных. Самец почти всегда красивее самки. Что это обозначает? Что самець подлежит выбору. Самку не ищут, поэтому ей нет надобности быть красивой; самец же, наооборот: посмотрите на райскую птицу, какая она разноперая, а самка одета очень просто.
– Правда!- признал раввин: – Но не так трудно покорить женщину, как покинуть ее.