Мод пошла, чтобы вернуть докторов, которые при первом же появлении крови скрылись.
Тито увидел пред собой торжественное лицо священнослужителя.
– Кто вас позвал? – спросил больной.
– Никто – солгала хозяйка.
– Священники чувствуют трупный запах, – чуть слышно процедил Тито. – Они, точно мухи, которые кладут яйца в ноздрях умирающих. Но, раз вы здесь, так все равно оставайтесь.
И все же священник ушел ни с чем: Тито казался и от молитвы и от исповеди.
Вместе с Ночера вошла одна из теток Тито, торую он видел очень редко. В каждой семье бывает тетка-ведьма. В моей тоже.
Она была счастлива, что Тито умирает, но плакала навзрыд.
– Если плачешь, – сказал Тито – значит я здоровею: иначе ты смеялась бы от счастья.
Внесли три подушки с кислородом.
– Три? Почему три? – спросила тетка. – Почемувы купили три? А если он израсходует только две? Примет ли обратно аптекарь?
– Да – ответил Ночера.
– И вернет деньги?
– Послушай, Ночера – собрав последние силы, кричал бедный Тито. – Убери прочь эту ведьму, или я сыграю с ней злую шутку и не умру.
Вошел профессор, светило науки.
– Нам лучше? – спросил знаменитый ученый, щупая пульс. – Нам лучше?
– Да.
И испустил дух.
Ночера, Мод и квартирная хозяйка опустились на колени вокруг кровати.
Вот каким образом, приняв бациллы тифа, и подвергшись сперва лечению от заражение крова а потом от мальтийской лихорадки, когда затем начнется правильное лечение от тифа, можно умереть от скоротечной чахотки.
Когда Пьетро Ночера вскрывал завещание Тито, при этом присутствовала только Мод, с красными от слез глазами.
Тито ясно написал: «лишаю себя жизни». И лишил себя жизни из за нее.
В первый раз в своей жизни Мод почувствовала угрызение совести.
– Если бы я была более верной или делала вид, что верна ему, то…
– Не думайте об этом – успокаивал ее Ночера. – Угрызение совести самая бесполезная вещь. Лучше идите домой и ложитесь спать. С похоронами я сам все устрою.
Мод поцеловалз ещераз лоб Тито, подмазала кармином губы и пошла к себе домой, туда, где она проводила детские годы, и где пахло едой.
Из уважение к ее горю отец деликатно спросил, какой костюм лучше всего надеть на похороны.
В доме умершего появились полицейский нрач и священник; врач сейчас же ушел, а священник ставался с полчаса.
– Мой бедный друг был атеистом – заявил Ночера.
– Нет никакой необходимости, чтобы покойный был веруюшим – обяснил священник. – Довльно, чтобы верующими были оставшиеся.
Начались длинные подсчеты на священников, певчих, свечи, ковры и т.д.
После священника началась та же история с похоронной процессией, гробовщиком и музыкантами. Наконец принесли гроб. Ночера извлек желтую пжаму и облачил покойного согласно его желанию.
Траурная процессие двинулась: музыканты, монахи и монахини, духовенство, а затем гроб. За грбом Мод, Ночера, отец Мод в пальто покойного, которое было точно на него сшито, и масса мужчин и женщин, которых Ночера никогда и не видел.
Не обошлось без обычных в таких случаях толков и пересудов: говорили о покойном и о Мод, судачили о причинах смерти и приписывали ее о Мод, кто какой-то катастрофе, а кто и тому другому. Истины во всем этом было столько же, олько и в диагнозе обоих врачей…
По окончании печальной церемонии Ночера проводил Мод до дому, открыл ей калитку и дал на выбор одну из урн с пеплом покойного.
– Все равно сказала она – и взяла первую попавшуюся.
Редко случается, чтобы наследство делилось так мирно.
Какой жалкой показалась Мод ее квартира, после того, как она привыкла к большим гостиницам и шикарным виллам современных крезов.
Только несколько недель, как она вернулась в Турин после своего последнего выступления в Сенегалии, чтобы удалиться от жизни и запереться в той бедной комнате, где она провела свою юность.
Тут она нашла старые открытки, пожелтевшие тетради, коробочки из- под конфет, старые ленточки. В памяти ее воскресли старые воспоминания: место, на котором Тито впервые поцеловал ее; обстановка, при которой произошло ее «падение» с человеком, о котором она почти ничего и не знала.
Ей показалось даже приятным запереться навсегда в этой комнате и жить и умереть среди воспоминаний. Тут она хотела остаться со своими угызениями совести, что не была Тито верной или не дала ему иллюзии верности. Но теперь она посвятит себя памяти о нем: Тито должен был быть п о с л е д н и м, как он и хотел.
Тяжелой утратой для нее был отезд Пьерины, которая получила беccрочный отпуск.
По комнате были раccтавлены сундуки с билетиками разных гостиниц и пароходов.
На столик, который должен был заменять письменный стол, она поставила карточку Тито и урну с его пеплом.
Этот серый порошок был Тито. Нога? Голова и рука? Два ребра и шея? Как знать, какие части пришлись на ее долю при дележе!
– Среди этих воспомиеаний – думала она я могу приготовиться к смерти.
Будучи в Париже, Пьетро Ночера не имел ни разу случая присмотреться ближе к Мод: если бы он увидел ее там среди настоящих парижанок, она показалась бы ему бедной провинциалкой.
Но, когда увидел ее в Турине, сразу заметил ту притягательную силу, которой обладают женщины, повидавшие свет. Преданность ее покойному тронула его: отсюда недалеко и до других чувств.
Однажды утром – три дня спустя после похорон – Мадлена пила утренний кофе у себя на балоне, когда ей подали письмо. Она быстро прочла его и написала карандашом на первом попавшемся под руки куске бумаги: