Кокаин - Страница 42

Вдруг он тихо простонал. Оцепенение миновало, лоб прояснился, взгляд утратил испуганное выражение, мускулы приняли нормальный вид. Осво-

162

боднв ее из своих стальных объятий, он поднялся.

Кокаина продолжала лежать в том же положении. Под этим звездным небом, под покровом лазоревой ночи, обнаженное тело ее нисколько не смущало ее.

Но любовник ее, последний любовник, бросил взгляд по направлению к югу н увидел приближающуюся черную тень.

Тито поднял на руки обнаженную женщину, отнес ее в сторону и положил на траву.

Появился восточно-африканский экспресс, как молния, промчался мимо и исчез во мраке ночи, лишь оставив за собою облако пыли да сноп мерцающих искр.

Не говоря больше ни слова, Тито помог ей одеться, скрепил булавками порванное платье, и они двинулись в сторону города, по направлению к своей тостинице.

На пороге ее комнаты они еще раз поцеловали друг друга.

На другой день, в двенадцать часов, когда Мод находилась на банкете, устроенном в ее честь, Тито садился на пароход, уходивший в Геную.

Стоя на корме трохода, Тито вспоминал минувшую ночь и должен был признать, что безумный порыв жажды смерти был вызван чисто животным чувством. Подумал и о том, что завтра, быть может, она будет принадлежать кому либо другому, и не испытывал никакого страдания при этом.

И все же со сладким замиранием сердца он выдохнул из себя в открытое море дорогое имя: «Кокаина!»

163

И на этот раз судьба не хотела оказать свое расположение к Тито: море бушевало до самого прихода в Геную, и потому он ни разу не мог выйти из заточения в каюте.

А так как страдающих морскою болезнью лучше всего предоставить самим себе, то и оставим на время Тито в его одиночестве, тем более, что я имею сказать вам нечто весьма важвое.

А именно:

Восточно-африканский экспресс, который проходил через Дакар, вовсе не существует. Но в этом вина не моя. Мне было удобнее, чтобы он был.

А так как я начал откровенничать, то признаюсь, что и гостиницы «Наполеон» в Париже тоже не существует. Я мог бы назвать другую гостиницу, но не хочу им делать рекламы, да они в этом и не нуждаются.

Теперь войдем в каюту Тито, который укладывает свои чемоданы, потому что виден уже генуэзcкий порт.

XIII.

Как Тито и предвидел, через несколько дней после разлуки воспомииания о Мод снова овладели им. От времени до времени он останавливался на улице и украдкой, чтобы никто не видел, вынимал из кармана карточку Кокаины, в чем мать родила, и любовался ею.

– Ты снова в Турине? – спросил его Ночера.

– Как видишь.

– А что ты будешь здесь делать?

– Умру.

164

– Разве ты там не мог этого сделать?

– Не мог.

– Ты прав, в Сенегалии слишком жарко. Там легче живется.

Ночера шутил, потому что не верил в искренность мысли Тито о смерти Слишком много и часто говорил он об этом. Кто решился на самоубийство, никогда не говорит об этом, чтобы ему не помешали. Кто твердо решил умереть, делает это без всяких предупреждений.

Однажды Тито сказал:

– Я все перепробовал в жизни: любовь, игру, возбуждающие средства, гипнотизм, труд, безделье, кражу; я видел женщин всех рас, а мужчин всех цветов и оттенков. Одна только вещь мне неизвестна смерть. Хочу и ее попробовать.

Пьетро Ночера, чувствуя в этом больше фразерства, чем искреннего и непоколебимого решение, ответил:

– Не разыгрывай трагика, Тито! Не говори о смерти. Жизнь – это фарс, водевиль.

– Знаю, Ночера. Но так как меня он не веселит, то и хочу уйти до конца представления.

– Ты не лишишь себя жизни, – ответил Ночера. – Ты слишком настойчиво говоришь об этом. Во всех твоих словах сквозит желане найти зацепку, чтобы потом сказать: «То, что ты говоришь мне совершенно верно: не стану убивать себя». Я же, наоборот, дорогой Тито, отвечу тебе: кончай свои счеты с жизнью.

– Браво, Ночера! Вот именно от тебя я и хотел услышать ободряющее слово. Единственно, что меня смущает, это то, что я не могу остановиться в выборе рода смерти. Отравиться газом? Это слишком медленно. Ведь это не вежливо заставлять смерть сидеть долго в прихожей, в особенности, когда мы сами приглашаем ее; нельзя также впускать ее по «черной лестнице», когда она должна войти не-

165

ожиданно с парадного входа. Лучше всего было бы умереть в открытом море. Быть в зале первого класса, в обществе самых красивых и богатых дам, под звуки чарующей музыки пойти ко дну – это было бы то, что мне больше всего нравится, но что поделаешь, Ночера, если я страдаю морскою болезнью.

«Поэтому приходится отказаться от этого рода смерти. Ты, Ночера, должен будешь позаботиться о моем трупе. Я хочу, чтобы меня сожгли в крематории.

– Что за глупости!

– Знаю. Один великий ученый сказал: хочу, чтобы меня сожгли, именно потому, что это глупо.

– А мне так все равно, – заметил Ночера, – бросят ли меня в болото или похоронят в Вестминстерском аббатстве.

– Мне же улыбается идея, – ответил Тито, – обмануть надежды подземных насекомых поживиться моим трупом. Мысль о том, что черви будут глодать меня после смерти, возмущает меня. Итак, ты позаботишься о том, чтобы меня сожгли: это очень ннтересное зрелище. Ты никогда не видел? Тело кажется живым: оно подымается, корчится, простирает руки, принимает самые невероятные позы.

– Неправда.

– Когда увидишь, как меня будут сжигать, то согласишься со мной. Посоветуй же мне хороший способ смерти.

– Бросься с пятого этажа.

– Можно упасть на чужой балкон.

– Бросься под поезд.

– Раз я уже попробовал. Не нравнтся мне. При том часто бывают опоздания…