Кокаин - Страница 25

• Предыдущая
• 25 / 46
• Следующая

С большой предупредительностью вошли лакей и посыльный (лакеи в гостиницах наши предупредительные враги), чтобы разобрать кровать и унести ее.

– С меня довольно двух матрасов, – объяснила Мод своему другу, – на них я кладу ковры, турецкие шали и шеншиловый мех, который я при-везла из Италии.

96

– Пойдешь со мной обедать? – спросил Тито, вынимая часы.

– Благодарю, но я устала. Велю принести себе чего-нибудь в комнату. Если хочешь идти, иди пожалуйста. Когда увидимся?

– Завтра.

– А не сегодня вечером?

– Я поздно вернусь.

– Тогда, до завтра.

– Тебе надо повидать импрессарио. Когда начинаются представления?

– Через три дня.

– В свободные часы повожу тебя по Парижу.

Протягивая ему руку, Мод откинула голову, так что Тото поцеловал ее в ямочку на шее.

Погом он прошел в свою комнату.

Пока он стоял в раздумьи перед шкафом и выбирал костюм, не зная, остановиться ли ему на сером или черном, подали письмо по пневматиче-ской почте.

Так как письмо было от Калантан, которая звала его к себе, то он остановил свой выбор на смокинге. Прекрасная армянка чувствовала себя одинокой и очень печальной.

По обыкновению, автомобиль прекрасной армянки ждал его у подъезда гостиницы. Тито велел остановиться у цветочного магазина, где приколол себе в петлицу большую гардению.

Воздух Елисейских Полей был пропитан какими-то, неуловимыми ни одним аппаратом, флюидами, насыщенными любовью и адюльтером. Там и сям виднелись возвращающиеся парочки. Откуда они шли? Быть может из кафе, быть может из rooms,

97

картинных галерей или с берегов Сены. Но в их походке, на их лицах, в окружающей их атмосфере есть что-то особенное.

Влюбленные парочки…

Влюбленные.

Влюбленные: самое красквое слово в мире.

Автомобиль остановнлся у садика перед виллой. Лакей пошел доложить Калантан о приезде барина.

Если прислуга не говорить «гослодня Арнауди», а попросту «барин», это значит, что он признается в доме, как единственный, или по меньшей мере, главным любовником хозяйки.

– Можешь удалиться, Чсаки, – сказала входя прекрасная армянка, прежде чем протянуть руку гостю.

Чсаки, скрипя начищенными гетрами, вышел с достоинством из комнаты.

Калантан бросилась в обятие любовника и страстно вся прижалась к нему. Он сильно обнял ее, так что по всему телу пробежала горячая волна. Она вся откинулась назад.

На ней не было ничего, кроме греческого пеплума, застегнутого на плече зеленой камеей: голые ноги, голые руки, распущенные волосы скромно стянуты лентой, как у маленькой девочки.

Отравленная болезненной и искусственной любовью, она хотела в чистой любви подняться до простоты мифологических времен и для этого избрала платье эллинок.

До последяего времени Калантан имела любовников, которые довольно странно понимали любовь. Она отдавалась под влиеяием морфина или музыки; она ложилась в гроб или искала чего-то особенного

98

для нервов и мозга, но чем больше предавалась искусственной любви, тем более удалялась от истинного наслаждения.

Накониц Тито, Тито, которого она узнала в одну из ночей с «белыми мессами», которые славились на весь Париж, принес ей юношескую чистоту, как редчайший дар природы.

Тито, молодой кокаинист, которому кокаин давал какую-то особенную веселость.

– Еще не поздно! – говорила ему Калантан.- Я знаю этот ужаснейший порошок, убивающий нас. Ты не дошел еще до состояния меланхолии и душевного угнетения. Ты еще смеешься, когда нанюхаешься этого порошку: это то состояние, когда кокаинисты все равно, что дети.

Она говорила с ним, как с ребенком. Но они были одних лет.

Чсаки накрыл маленький столик и поставил между влюбленными, но так как столик этот был чрезвычайно мал, то парочка без всякой помехи могла целоваться.

– Чсаки! – просто сказала хозяйка дома и тот принес серебряное блюдо, на котором красовались большие ломти розоватой рыбы.

В обыкновенном графине искрилось шампанское: подавать его в бутылке, значило бы как бы афишировать и выставлять на вид стоимость напитка, который в данном случае был явлением обыкновенным.

Сиамский кот подошел и стал тереться около ног Тито.

Калантан протянула над столом голую руку и нежно погладила волосы Тито, а затем взящиые пальцы ее скользиули по бледной щеке влюбленного. Ласка ее была до того нежной, что напоминала скорее прикосновееие фантома.

С тех пор, как красавица-армянка влюбилась в Тито, у нее пропало всякое желание видеть

99

кого-бы то ни было из прежних друзей. Траур по мужу являлся прекрасным предлогом для изолированной жизни. Теперь прекратились все оргии, опьяняющее действие ядов и музыка Стравинского, увлечение бабочками с берегов Амазонки. Она любила чистой любовью и ею только дышала.

Она отдавалась Тито, не прибегая ни к дурманящим духам или втираниям, ни отравляя тело какими либо другими средствами, а такой, какой выходила из ванны.

Калантан!

Опьяняющее и нежное имя, как тот легкий зефир, который ласкает вершины гор Кавказа.

После ликеров и кофе Чсаки больше не возвращался и влюбленные остались одни.

Около одной из стен уютной комнаты стояла тахта, на которых так любят проводнть время восточные женщины.

– И они совершевно правы! – сказал Тито, следуя за Калантан, которая удобно устроилась на ней между двумя подушками. – К чему все наше беспокойство? Мы, как дети, которым доставляет удовольствие втаскивать на гору санки, чтобы потом скатиться вниз. Ты говоришь, что я веду опасную игру с ядами. Ты думаешь, что я нахожусь в стадии смеха? Нет, я перешагнул уже через этот период. Меня постоянно одолевает тоска. Я не верю больше в золотые сны. Существует болезнь, называемая дальтонизм, т. е. неумение различать цвета. У меня душевный дальтонизм и я